Мы уехали из России еще до войны, в декабре 2020-го переехали в Эстонию. Старшие дети были тогда на домашнем обучении, онлайн сдавали четвертый класс. Агаша тоже оканчивала начальную школу на домашнем обучении. Сейчас мы живем в Эстонии, в Таллине, на основании ВНЖ по работе мужа, и когда мы сюда переезжали, то сразу хотели, чтобы Агаша поступила учиться в Le Sallay Диалог, именно для этого мы заранее изучали правила.
В Эстонии можно по желанию родителей учиться дома, но ребенок должен быть закреплен за конкретной школой, и школа будет осуществлять контроль. Я нашла сообщество в «Фейсбуке» и почитала о разном родительском опыте, его было не так много. Есть большая эстоноязычная группа на домашнем образовании и не очень обширная русскоязычная. Я сразу поняла, что любая школа обязана рассмотреть заявление, но может отказать, если посчитает, что дети не потянут программу. Например, если у ребенка есть тройки, школа будет рекомендовать и настаивать на очном обучении.
В итоге, когда мы приехали, то решили записать Агашу в русскоязычную школу, потому что освоить программу на эстонском, будучи на домашнем обучении, будет слишком сложно. А эстонский школьник в любом случае должен знать эстонский язык.
Русскоязычные школы в Эстонии все еще остаются?
Они все еще остаются, и это большая проблема, обсуждаемая в обществе. Их все время хотят то закрыть, то перевести на эстонский язык. Дискуссия продолжается. Но очень непросто взять и несколько больших школ по щелчку пальцев перевести на эстонский, хотя бы потому, что не найдется такого количества учителей, хорошо говорящих на эстонском.
При этом в русских школах есть эстонский язык как один из предметов изучения, это обязательное требование. Но, в отличие от английского, для которого есть много хороших программ, адаптированных под любой возраст и знания, для изучающих эстонский такого выбора нет. Язык учить они начинают с прописей, и неважно, что ребенок не знает ни слова на этом языке, ему говорят: «Страничку прописей напиши и приходи».
Мы пришли в школу в апреле, сказали, что дети прекрасно знают программу, на которую мы хотели пойти, что они сдавали все тесты, и нам разрешили остаться на домашнем обучении. На следующий учебный год Агаша как раз пошла в Le Sallay и параллельно должна была для эстонской школы сдавать контрольные — и это оказалась совершенно непосильной задачей, такое количество бумажных контрольных работ приходилось делать. Получалось, что Агаша учится в Le Sallay, делает там домашние задания, а потом еще раз учится для местной школы.
В итоге я поняла, что на мне такая нагрузка, которая вообще-то не должна быть на родителе ребенка. Младший ребенок мне вообще сказал: «Я ненавижу русский», и тут у меня сердце кровью облилось: как так получилось, что он только что рассказы писал, а теперь ненавидит русский? Понятно, почему — потому что упражнения скучные.
Я стала искать и нашла вальдорфскую эстонскую школу в Раквере, в двух часах езды на поезде от нашего дома. Я написала им письмо, и они сказали: «Да, если вы готовы усиленно учить эстонский, мы вас возьмем, несмотря на то, что вы русскоговорящие». У них такой подход: родитель должен в начале года написать программу того, что ребенок будет учить, основываясь на их вальдорфской и эстонской программах. Все это должно быть написано на эстонском языке. Я отправляю ее в школу, они могут прислать свои замечания в ответ, например: «Пожалуйста, эстонский распишите посильнее». И потом к ним нужно приезжать дважды в год на беседы, во время которых учителя просят показать, что мы проходим, рассказать о сложностях. Это не контрольные тесты — это человеческие беседы, дети их не боятся и не трясутся перед встречей. И раз в полгода я должна писать маленький отчет и один большой годовой: что получалось, что не получалось. Так мы выкрутились, вальдорфцы оказались лучшими.
Как у Агаши изменился круг друзей и общения в связи с поступлением в Le Sallay?
У Агаши нет регулярного общения. Когда мы переехали в Эстонию, она познакомилась с эстонской девочкой, и какое-то время они неплохо общались. В Le Sallay Агаша тепло сдружилась сначала с одной девочкой, потом с другой, но они не продолжили учебу, и Агаша очень расстроилась. Ей вообще сложно дается все новое. И, насколько я понимаю, Агаша только в конце первой очной сессии нашла себе новую банду. Они поддерживали дружбу онлайн, переписывались, она постоянно про них рассказывала. Есть с кем общаться — не так много, как раньше, но есть.
Как вы оцениваете ее мотивацию, особенно во время онлайн-обучения?
Агаша утомляется, это правда. В этом году еще и нагрузка подскочила, и расписание сложное: получается, что учеба может проходить с девяти утра и до шести вечера. Есть перерывы, но Агаша сначала использовала их только для отдыха, пока не поняла, что у нее не остается времени на уроки, только глубокой ночью.
Но получается, если перерыв — всего час, то вставить в этот час домашнее задание — это значит совсем не вставать из-за компьютера целый день. И если в перерыве сделать домашку — значит, Агаша не двигается. В итоге мы с ней составляли гибкий график, учитывали, где надо погулять, а где поделать домашку. И при этом кружок танцев в это расписание уже не поместился.
Но все равно Агаше в школе очень нравится, и нравится учеба из дома. Понятно, почему — ей интересно на уроках, ей нравится подача и материал, она нам все потом рассказывает. Но когда устает — уже и рассказывать сил не хватает.
Когда вы отправляли ребенка на первую очную сессию в другую страну, без родителей, к незнакомым взрослым, какие были у вас сомнения? И как вы их решили? Что вы вообще хотели бы сказать родителям, которые тоже сталкиваются с такими сомнениями?
На первой сессии Агаша была еще в России, под Тверью. Нам обеим было очень страшно, но ее там пригрели — Агаша была самая крошка. Были на той смене прекрасные вожатые, и Агаша очень хорошо провела время в итоге. В Турцию отправлять ее было страшнее, но тогда она уже ехала к знакомым людям. Сейчас ее ровесников стало больше, и ей гораздо легче, мне кажется.
Для нас организация очных сессий — самая сложная часть учебы в Le Sallay. Агаша едет либо самостоятельно, либо в сопровождении авиакомпании, либо с попутчиком, либо нам надо ее везти — каждый раз это проблема, ковид убил все дешевые прямые перелеты.
Если говорить о программе школы, насколько она отвечает вашим запросам?
Программы глубокие, взаимосвязанные, у ребенка сразу формируется объемное восприятие происходящего. Агаша, захлебываясь, рассказывала об истории, физике, изобретениях — и это замечательно, нам очень нравится такой подход. У меня самой до сих пор очень разрозненные знания в разных дисциплинах, я уже взрослым человеком пытаюсь соединить их в единую картину. Агаша получает ее сразу, будучи ребенком, и я очень этому рада.
Прекрасно, что школа переходит на английский язык, потому что неизвестно, где мы еще окажемся, и английский должен быть как возможный язык обучения. Мой муж говорит, что дети могут не ходить в старшую школу, если не захотят, но средняя пусть будет отличная, потому что это база знаний. Если она есть, дальше уже можно спокойно выбирать — пытаться поступить на какие-то стипендии, пойти получать среднее специальное образование, еще что-то.
Как, по вашему впечатлению, выросла самостоятельность у Агаши?
Очень выросла, несравнимо, и речь не только о самостоятельности. Раньше Агаша училась вместе со мной. Если она чего-то не понимала, она спрашивала меня. У нее всегда был рядом источник, который ей во всем помогал. А на очных сессиях надо было перестроиться на то, что меня рядом нет, и она все вопросы решает со всеми остальными взрослыми. И Агаша поняла, что она может просить помощи и что учителя ей помогут. Она может попросить дополнительные консультации, что и делает, как только чего-то не понимает. Но все равно самостоятельные поездки — это отдельная история.
Многих детей родители, бабушки или няни водят за руку в школу лет до двенадцати. А здесь ребенок один летит в другую страну — одна эта мысль уже многих напрягает. Как вы с этим справляетесь?
Не могу сказать, что меня это не напрягает, я вообще тревожная.
В первый раз Агаша летела в сопровождении авиакомпании — это были совсем незнакомые взрослые, и я не по-настоящему уверена, что они правда ответственно относятся к ребенку. Но когда Агаша долетает до школы, там я уже знаю, с кем она, могу в любой момент связаться с доктором, если у нее аллергия, уверена, что в случае чего мне тут же напишут, позвонят, посоветуются и никто не будет делать ничего неправильного. Я знаю, что если случится какой-то конфликт, Агаша обратится к вожатым — вожатые умеют решать конфликты.
Уже на первой сессии был такой случай, и потом Агаша рассказала, как вожатые его решали, как они всех выслушали. Кроме того, есть еще и психолог. Когда у Агаши были тяжелые состояния, она скучала — всегда могла прийти, поговорить, утешиться, обсудить все с психологом. Так что теперь я абсолютно спокойна, я знаю, что с Агашей рядом взрослые, которые действительно следят и помогают.
Дети в десять-одиннадцать лет — они все-таки еще маленькие в том смысле, чтобы следить за одеждой, гигиеной, чтобы не терять свои вещи. Есть ли у вас впечатления о том, как это происходит у вашего ребенка?
Мои дети вообще в этом плане довольно самостоятельные, все умеют делать сами. К тому же в Таллине, вообще в Эстонии, дети с семи лет сами ездят по городу на общественном транспорте, это нормально. И наши потихонечку с нашей помощью тоже стали пробовать самостоятельно все делать. Соответственно, у Агаши с семи лет есть телефон, в котором она умеет составлять расписание, ставить таймеры, находить дорогу. Плюс я всегда говорю, что у детей всегда должна быть с собой аптечка с антигистамином — и у них эта аптечка есть, это их ответственность. Поэтому за личные вещи я почти не переживала, и, мне кажется, до сих пор Агаша не «посеяла» ни одной вещи — в этом смысле я за нее спокойна.
Вы уехали из Эстонии в течение этого учебного года — куда, как и почему?
Сразу несколько важных обстоятельств в нашей семье сошлись. Прежде всего Эстония отказала нашей старшей дочке и ее ребенку, нашей внучке, в гуманитарной визе. Когда нам говорят, что нам не рады, мы выбираем верить этому и не ждать чуда. :) Мы переехали в Сербию и осваиваемся тут.