Никита, начинаем мы всегда одинаково: расскажите, пожалуйста, о себе.

Я вырос в Тюмени, учился в средней школе с углубленным изучением искусств. Моя учительница русского языка и литературы привила мне интерес к лингвистике, так что я стал участвовать в олимпиадах, ездил в Летнюю лингвистическую школу. Прочитав как-то на каникулах книгу Л. В. Сахарного «К тайнам мысли и слова», я понял, что больше всего на свете хочу заниматься психо- и нейролингвистикой.

В старших классах я учился в естественно-научном классе гимназии при ТюмГУ. Как раз тогда в ВШЭ открывалась лаборатория нейролингвистики, и я решил поступать в Вышку по диплому призера Всеросса по русскому языку.

В университете я реализовал свою детскую мечту: занимался психо- и нейролингвистическими исследованиями, проводил эксперименты разными методами — от регистрации движений глаз до ЭЭГ и стимуляции мозга слабым электрическим током. На старших курсах я стал преподавать в Ассоциации победителей олимпиад, поработал там заведующим кафедрой русского языка. Уже несколько лет веду курс по подготовке к олимпиадам в онлайн-школе «Фоксфорд», занимаюсь подготовкой старшеклассников к ОГЭ и ЕГЭ в школе русского языка RUSINFUN.

То, чем вы занимались в университете, кажется очень далеким от школьного курса русского языка…

Действительно, одна из задач русского языка в школе — научить детей хорошей письменной и устной речи. Многие люди уверены, что основной вопрос лингвистики — это вопрос «Как правильно?..». Однако, на мой взгляд, заучивание правил орфографии, пунктуации и орфоэпии не должно становиться краеугольным камнем преподавания. Мне важно показать, что язык — интересный феномен сам по себе, его можно изучать с точки зрения разных наук.

На первой очной сессии в Le Sallay Диалог я проводил занятия по фонетике — мы вместе с детьми исследовали звуковую сторону языка. Неслучайно я говорю именно «исследовали»: я старался строить занятия так, чтобы всю новую информацию дети открывали сами. Например, мы наблюдали за собственной артикуляцией с помощью зеркала, фиксировали положение языка при произношении разных гласных. Чтобы продемонстрировать, как объем воздуха во рту влияет на характер гласного звука, мы провели физический эксперимент. Мы поговорили про анатомию и физиологию речевого аппарата, посмотрели видеозаписи артикуляции разных звуков на сайте британского проекта Seeing Speech.

А чем такой подход практически полезен с точки зрения изучения правил русского языка?

В традиционном подходе русский язык предстает калейдоскопом орфографических и пунктуационных правил, которые сложно запомнить, а еще сложнее понять, как они устроены и почему эти правила именно такие. При этом многие языковые закономерности объясняются, например, историей языка.

Когда я с детьми прохожу корни с чередованиями гласных (-гор-//-гар-, -бер-//-бир-, -тер-//-тир- и другие), то всегда рассказываю, что все эти чередования пришли из далекой древности: в праиндоевропейском языке разные гласные передавали разные грамматические значения. И сразу спрашиваю: вы же учили на английском неправильные глаголы вроде sing — sang — sung? Это те же чередования, той же природы! Дети начинают осознавать родство языков, видеть аналогии, которые помогают запоминать информацию.

Другой пример — беглые гласные в суффиксах -ок, -ек. Они появились в результате процесса падения редуцированных в XI–XIII веках. Отсюда «ноги растут» у школьного правила про написание суффиксов -ек и -ик. Если объяснить это ребенку понятными словами, то у него формируется представление, почему правило именно такое, как оно закрепилось исторически. Почему это важно? Во-первых, детям ужасно интересно разбирать все эти вещи на конкретных примерах, самостоятельно открывать языковые законы. Во-вторых, они не просто заучивают правило, но понимают его, а заодно еще и видят, что язык постоянно развивается и связан со множеством различных процессов.

Я убежден в том, что понять и зазубрить правило, определение — это разные вещи. Приведу любопытный пример. По данным С. И. Львовой, около 80 % школьников и школьниц 5–9 классов неправильно понимают определение морфемы из учебников: морфема — это минимальная значимая единица языка. Дети думают, что значимая — это важная, ценная, хотя в этом контексте значимая — это обладающая смыслом, значением. И дети очень удивляются, когда узнают, что значение есть не только у слов, но и морфем. Например, про постфикс -ся часто говорят, что он значит «себя»: умываться — это умывать себя. Но ведь это не всегда так. Обниматься — это же не обнимать себя. Про русский язык существует очень много разных мифов, об этом мы тоже будем говорить.

Получается, ваши занятия русским будут связаны с разными другими предметами: и с физикой, и с историей?

Конечно. И с литературой тоже. Очень полезно обсуждать с лингвистической точки зрения языковой материал произведений, которые сейчас читают дети. Так лучше можно проанализировать художественный текст, проникнуть в его суть. Об этом писал Реформатский в классическом учебнике «Введение в языковедение»: «Каждый литературовед должен быть в какой-то мере лингвистом, но лингвист не обязан быть литературоведом».

Важно понимать, что язык — часть нашего бытия и очень важная часть человеческой культуры, которая тем не менее складывалась естественным образом, почти что сама собой. Многие философы говорят, что наличие языка как особой символьной системы — это то, что отличает человека от животных. Значит, язык — это важное свойство человека как биологического вида. Многие лингвисты искали вдохновение в естественных науках. Например, Август Шлейхер, немецкий языковед XIX века, широко использовал биологические метафоры в своих работах, он был впечатлен теорией биологической эволюции Дарвина. Существуют данные о том, что некоторые гены человека, например ген FOXP2, прочно связаны с языковой деятельностью.

С другой стороны, важна и социальная природа языка: язык не существует в вакууме, язык существует только в обществе. Крупные исторические события часто ведут за собой языковые изменения. Например, все мы помним, что декрет Наркомпроса «О введении нового правописания» входил в число первых декретов советской власти, выпущенных после Октябрьской революции 1917 года. Аббревиатуры и сложносокращенные слова (вроде Наркомпрос) стали появляться именно в советскую эпоху, до этого русскому языку они были чужды.

Получается, что русский язык — уже и не совсем гуманитарный предмет, каким принято его считать в традиционной школе…

Нельзя сказать, что уроки любого языка — это однозначно гуманитарное образование, или естественно-научное, или математическое. Поскольку язык — часть человеческой культуры, без владения языком не получится овладеть гуманитарным знанием, стать поистине культурным и эрудированным человеком. Однако в языке есть много того, что можно анализировать с чисто математической, формальной точки зрения. Существует даже отдельное направление — формальная лингвистика. Например, значение слов и конструкций пытаются описать с помощью математической логики, кванторов. Ну и, конечно, любой язык интересно и продуктивно изучать с точки зрения естественных наук: например, можно изучать акустику речи, характеристики звуков, работу мозга и мышц, позволяющих нам говорить. Меня всегда поражал тот факт, что человек из всего многообразия звуков в окружающем мире способен выделять именно речевые. Как это работает? Как человек понимает грамматику? значение высказываний? смысл слов? Мы же знаем, что для каждого человека какое-то слово может значить что-то свое. У всех людей разный опыт, но при этом мы можем общаться друг с другом. В ходе общения мы как-то передаем эту информацию — но как наша психика, наш мозг все это обеспечивают? На эти вопросы отвечают психо- и нейролингвистика.

А сложно ли преподавать русский язык?

Русский язык — очень удобный в контексте школьного преподавания предмет. Он одновременно и предмет изучения, и средство, инструмент изучения: мы на языке говорим о языке. На уроках можно, с одной стороны, отрабатывать какие-то вещи, связанные с научным лингвистическим знанием. С другой стороны, можно при этом следить за формой высказываний, за тем, какие слова дети используют, как они конструируют предложения, употребляют ли подходящие термины и конструкции.

На биологии, математике, истории и других уроках, конечно, хочется научить детей правильно, красиво и точно отвечать на вопрос, ясно формулировать свои мысли. Но не всегда на это есть время, потому что очень много материала, собственно, предметного. А на уроках русского языка можно заниматься одновременно и тем, и другим. И в этом смысле уроки языка очень полезны для развития логического и критического мышления.

Как будут строиться ваши уроки, если придут дети с разным уровнем русского языка?

Я готов работать с детьми с разными образовательными потребностями. Огромный плюс нашей школы — в том, что формат малых групп как раз позволяет подстроиться под детей. Я уверен в том, что мы сможем найти подход к любым детям: для тех, кто обожает русский язык и лингвистику, организуем факультатив, а для тех, у кого с русским проблемы, выстроим особую программу.

Буду опираться на свои университетские знания. Я прошел курс по дислексии и дисграфии, а также курс по heritage language. Это такая ситуация, когда ребенок уехал в другую страну с другим языком, так что родной язык — например, русский — у него не до конца сформировался.

А почему вы в итоге выбрали не чистую науку, а именно преподавание?

В науке, как правило, ты работаешь на отложенный результат: твоя статья может появиться через три-четыре года после проведения эксперимента. А в преподавании результаты видны почти сразу. Ты можешь наблюдать развитие детей: как они преображаются за время занятий, как меняется их самооценка и представление о себе, уровень знаний. Меня это вдохновляет.

И еще мне очень хочется, чтобы у детей, даже когда они взрослеют и перестают быть детьми, сохранялись детская любознательность, ощущение радости открытия и понимание того, насколько интересен и многогранен язык, да и вообще — окружающий мир в целом!